Question

кто знает рассказ тургенева перепёлка подскажите:з отзыв нужен))

Answer 1

Дело было летом. Я жил тогда с отцом на хуторе, в южной России… Отец мой был страстным охотником; и как только не был занят по хозяйству – и погода стояла хорошая, — он брал ружье, надевал ягдташ, звал своего старого Трезора и отправлялся стрелять куропаток и перепелов… Он часто брал меня с собою… большое это было для меня удовольствие!
Я засовывал штаны в голенища, надевал через плечо фляжку – и сам воображал себя охотником! Пот лил с меня градом, мелкие камешки забивались мне в сапоги; но я не чувствовал усталости и не отставал от отца.
Когда же раздавался выстрел и птица падала, я всякий раз подпрыгивал на месте и даже кричал – так мне было весело! Раненая птица билась и хлопала крыльями то на траве, то в зубах Трезора – с нее текла кровь, а мне все-таки было весело, и никакой жалости я не ощущал. Чего бы я не дал, чтобы самому стрелять из ружья и убивать куропаток и перепелов! Но отец объявил мне, что раньше двенадцати лет у меня ружья не будет; и ружье он мне даст одноствольное и стрелять позволит только жаворонков. Этих жаворонков в наших краях водилось множество…
Вот однажды мы с отцом отправились на охоту – под самый Петров день. В то время молодые куропатки еще малы бывают, отец не хотел их стрелять и пошел в мелкие дубовые кустики, возле ржаного поля, где всегда попадались перепела. Косить там было неудобно – и трава долго стояла нетронутой. Цветов росло там много: журавлиного горошку, кашки, колокольчиков, незабудок, полевых гвоздик. Когда я ходил туда с сестрой или с горничной, то всегда набирал их целую охапку; но когда я ходил с отцом, то цветов не рвал: я находил это занятие недостойным охотника.
Вдруг Трезор сделал стойку; отец мой закричал: «Пиль!» — и из-под самого носа Трезора вскочила перепелка – и полетела. Только полетела она очень странно: кувыркалась, вертелась, падала на землю – точно она была раненая или крыло у ней надломилось. Трезор со всех ног бросился за нею… он этого не делал, когда птица летела как следует.
Отец даже выстрелить не мог, он боялся, что зацепит дробью собаку. И вдруг смотрю: Трезор наддал – и цап! Схватил перепелку, принес и подал ее отцу. Отец взял ее и положил себе на ладонь, брюшком кверху. Я подскочил. «Что это, говорю, она раненая была?» — «Нет, — ответил мне отец, — она не была раненая; а у ней, должно быть, здесь близко гнездо с маленькими, и она нарочно притворилась раненой, чтобы собака могла подумать, что ее легко поймать». – «Для чего же она это делает?» — спросил я. «А для того, чтобы отвести собаку от своих маленьких. Потом бы она хорошо полетела. Только на этот раз она не разочла; уж слишком притворилась – и Трезор ее поймал». – «Так она не раненая?» — спросил я опять. «Нет… но живой ей не быть. Трезор ее, должно быть, даванул зубом». Я пододвинулся ближе к перепелке. Она неподвижно лежала на ладони отца, свесив головку, — и глядела на меня сбоку своим карим глазком.
И мне вдруг так жаль ее стало! Мне показалось, она глядит на меня и думает: «За что же я умирать должна? За что? Ведь я свой долг исполняла; маленьких своих старались спасти, отвести собаку подальше – и вот попалась! Бедняжка я! Бедняжка! Несправедливо это! Несправедливо!»
«Папаша! – сказал я, — да может быть, она не умрет…» и хотел погладить перепелочку по головке. Но отец сказал мне: «Нет! Вот посмотри: у ней сейчас лапки вытянутся, она вся затрепещется, и закроются ее глаза». Так оно точно и случилось. Как только у ней закрылись глаза – я заплакал. «Чему ты?» — спросил отец и засмеялся. «Жаль мне ее, сказал я. – Она долг свой исполняла – а ее убили! Это несправедливо!» — «Она схитрить хотела, — ответил мне отец. – Только Трезор ее перехитрил». «Злой Трезор! – подумал я… да и сам отец показался мне на этот раз недобрым. – Какая же тут хитрость? Тут любовь к детенышам, а не хитрость! Если ей приказано притворяться, чтобы детей своих спасать, так не следовало Трезору ее поймать!» Отец хотел было сунуть перепелку в ягдташ, но я ее у него выпросил, положил ее бережно в обе ладони, подышал на нее… не очнется ли она? Однако она не шевелилась. «Напрасно, брат, — сказал отец, — ее не воскресишь. Вишь, головка у ней болтается»